Сапогарий и смертельная каталка

Конфигурация нашего двора была простая, как тетрадь в клеточку. Наша желтовато-хрущевская пятиэтажка кормой упиралась в гостиницу, в которой не было ничего интересного, кроме иностранных сборных по хоккею с мячом, жерла подъездов хищно смотрели на зеленую коробку дома напротив, безуспешно пытающегося отвернуть от бортового залпа. Образовавшийся зазор между домами был обильно засажен рябиной, а на неосвоенном любителями рябины участке были намертво вкопаны т-образные металлические конструкции, между которыми в хорошую погоду женщины натягивали километры веревок и развешивали белье. Это хозяйственное буйство разбивалось о могучий утес трансформаторной будки, очевидно построенной из каких-то оборонных соображений. Таким образом, как такового двора у нас не было, и поэтому мы своим двором считали многообещающее пространство между следующим домом по нашей улице и глухой задней стеной здания ГОВД, между гаражами справа и помойкой слева. Там тоже присутствовал рябиновый декаданс, но было и место для неутомимых наших ног, крепких рук, меткого глаза и пытливого ума. В ранние годы у нас, конечно, случались стычки по поводу территории, но потом как-то получилось, что все это пространство стало считаться общим нашим двором.

И вот в этом дворе жил Антон. Когда был мелкий, звался Тотошка, а потом, как вдруг в одно лето вымахал, стал Сапогарием. Это оттого, что кроме сапог на молниях у него обуви не было, молнии (ну, такие, с внутренней стороны) всех приключений не выдерживали, и потому ходил он на манер пирата, с вывернутыми наружу голенищами, перетянутыми бечевкой, чтобы сапоги не слетали во время футбольного матча, например. Получился Пират Сапогарий. Еще у него была собака. В нежном возрасте она была похожа болонку, а потом в одно лето вдруг как вымахала, оказалась плотным кучерявым барбосом с короткими, но мясистыми ножками, с короткой белой шерстью, сквозь которую просвечивала розовая кожа, с развевающимися на ветру розовыми ушами, с розовым же носом. В общем, был Тотошка с болонкой, а стал Пират Сапогарий со Свинятиной.

И приключилась с ними такая история.

Тут надо сказать, зимою-то во дворе было полно развлечений: хоккей в валенках (тут уж кто как, а вратари в валенках точно), дуэли на поломанных клюшках, катание с горки, метание снежков в тех, кто катается с горки, катание с горки стоя на картонке, на санях, штурм снежной крепости и много чего еще. А летом скука. Летом всех увозят на юг. Те, кто остаются, тянут лямку трудовой практики или запираются дома, смотрят “Секретный фарватер”, если повезет. Игры летом какие-то дурацкие, если время есть, то делать нечего, чуть на природу - донимают комары, во дворе женщины развешивают белье, бабульки лузгают семечки, в общем, ничего хорошего. Именно поэтому именно летом случается то, что потом со смехом или с ужасом вспоминается возмужавшими участниками, невольными соучастниками и немыми свидетелями.

В тот день так совпало, что кто-то выбросил на помойку детскую коляску и, вместе с этим, вернулся с юга наш возмужавший Сапогарий. Коляска на случай, если кому понадобится, была прислонена к стенке, имела мощную раму, исправные четыре сдвоенных колеса и обшивку героического кумачового цвета. Сапогарий имел вид загорелый, утомленный, отсутствующий (впрочем, как всегда), какой угодно, но не героический. В стихийно образовавшейся детской толпе возникло предложение покатать вернувшегося из странствий Сапогария на этой вот коляске по двору. Все, в том числе и виновник торжества, взялись за дело с энтузиазмом, так что пыль стояла столбом. Из поднятой пелены доносились руководящие выкрики возимого, топот ног и скрип не рассчитанного на такие нагрузки болида. Впрочем, через некоторое время обороты стали падать - Сапогарий мало, что вымахал, так еще и изрядно погрузнел.

Всякому, кто смотрел бы на это дело со стороны, стало бы ясно, что праздник угасает, поэтому я, со свежими силами, еще не катавший товарища, растолкал толпу, взялся за изогнутые ручки и добавил, так сказать огня. Смелые зигзаги, мощные ускорения - всё это захватывало дух. Двор оглашали крики детского восторга, радостное мычание Сапогария. И вот в разгар неистового катания, на выходе из извилистой шиканы на пути нашего экипажа неожиданно оказался телеграфный столб. Это произошло настолько быстро, что все дальнейшее только фиксировалось сознанием, руки же и ноги явно за головой не поспевали, как будто находились где-то на другой планете. Можно представить, как это вот сознание, закинув ногу на ногу, сидит в удобном кресле, попивает чай с овсяным печеньем и смотрит по телевизору увлекательную передачу с моим участием (да, и не забудем про еще не понимающего своей участи Сапогария). Сознание с безразличием отмечает, что прямо курсу каталки возник телеграфный столб, что основание столба состоит из двух вбитых в землю бетонных свай к которым на небольшой высоте крепится деревянное бревно столба. На деревянной части кто-то ножиком вырезал “Сява хо” и что-то там дальше. Столб стоит не то, чтобы посередине двора, но всё же играет в его жизни значительную роль. Сколько раз столб оказывался на пути футбольной атаки, сколько раз я прятался за ним от снежков. Его облюбовали собаки и голуби, с ним считались подвыпившие мужики, на автопилоте возвращавшиеся домой. Но, как это часто бывает, всё хорошее забывается, и в минуту упоения скоростью все мы, - а с пассажира тоже никто не снимал ответственности, - позабыли об этой детали ландшафта. Вот руки пришли в движение, и каталка начала забирать влево. Вот вместе с тенью от столба предчувствие надвигающеся опасности легкой тенью легло на лицо Сапогария. Вот организм Сапогария должным образом приготовился к худшему - моргнул и растопырил пальцы. И тут как будто столб шагнул в сторону - внезапно он пропал из вида, и вздох облегче... Впереди серым айсбергом нависла стена ГОВД. Рука было дернулась отвернуть каталку в сторону, но там на пути возникал Свинятина, о котором в пылу отчаянной рулежки все позабыли. Свинятину же все это действо очень забавляло, и он сидел, облизывал розовым языком свой розовый пятак и улыбался.

Выбор. Свинятина или Сапогарием об стену. Сапогарий или Свинятину под колеса. В один миг на чаше весов оказались “Четыре танкиста и собака”, “Белый Бим Черное Ухо”, “В мире животных”, все истории Гржимека, Даррела, Кервуда и Лесли, а с другой... Пожалуй, другая чаша была пуста. При всем уважении к товарищу, на тот момент на чаше человеколюбия не оказалось ровным счетом ничего. В момент, без участия разума я сделал выбор в пользу собаки, и Сапогарий отправился навстречу боли и ужасу здания милиции.

Да, его судьба была предрешена. Однако, и в этот момент, когда с упавшим сердцем Сапогарий начал свое движение к холодной плоскости бетона, еще можно было все спасти. Надо было ему крикнуть. Какое-то слово должно было его вывести из ступора и пружиной швырнуть в спасительную пыль. Я силился вспомнить это слово. В голову лезли какие-то обрывки и непонятные образы. Сознание, по-видимому, продолжало отстранённо наблюдать все это из мягкого кресла. Конечно, надо было проорать что-то короткое и веское вроде “Прыгай”, но время уходило, а в голове оставалась какая-то абракадабра. Время уходило, и я выкрикнул единственное, что неизвестно как попало на язык. То есть крикнул: “Катапультируйся!”.То есть я хотел крикнуть, в реальности же, во внезапно возникшей тишине я лишь успел пропищать: “Ката”. “Ката” и бац! А лучше сказать, “Ката” и Бабах! А если быть точным, то “Ката”, Бабах и Хрусть!

Дальше был заливистый смех Сапогария, когда он подумал, что все обошлось, и его же завывания, когда по виду своей ноги он понял, что не обошлось. Дальше были вопли взрослых и скорая, и больница, и что-то с ним там делали, и потом он показывал костыли и шутейно грозил мне. Дальше Сапогарий встали и пошел, и купили ему ботинки, и стал он тогда Тохой, и даже не хромал. А я в тот момент, когда он улетел в стену, когда коляска неведомо как оказалась у него на голове, просто счастливо смеялся, потому что Свинятина был жив-здоров, на ветру у него смешно подвернулось ухо, облака в синем небе сложились в забавную фигуру, а Сапогарий, накрывшийся смертельной красной каталкой, стал похож на черепаху.